Дорогой заказчик, автор просит прощения за то, что расчесал себе кинки и хэдканон, и сООСил все, что можно. Страсть как хотелось. Внелимит.
Более всего на свете Кевин Гросскройц ненавидел чувствовать себя виноватым. Внушить ему это чувство дозволялось лишь двум людям во всем мире – его родителям. И иногда Ройсу. Всем остальным за попытки подобного Кевин, без лишних слов, бил в лицо. Иногда – и Ройсу. Но кому бить в лицо тогда, когда чувство вины испытываешь по отношению к самому себе, Кевин не знал. Чтобы заесть себя поедом ему хватило одного дня – первого после тех, праздничных, когда после эйфории от победы и угара празднования их всех разом выбросило обратно в привычную жизнь. Можно было понять все, но не смысл запрета, данного самому себе, не возвращаться обратно в последний вечер, когда градус анархии повысился до предельной точки, а из «удобного для лучшего обзора» угла убралась последняя камера. Кевин помнил, что угол пустовал не долго, но кто там был – уже нет. Зато он помнил, где был он сам. И даже – что сначала их было трое, но потом Гинтер неожиданно пропал, а Дракслер, наклоняющий бутылку виски к бокалу Кевина, только махнул свободной рукой: «Да пусть идет!». Кевин, все еще хохотавший после последней озвученной шутки, возражать не стал, бокал принял, позволил добросить туда кругляш подтаявшего льда и едва не разбил его, с силой чокаясь с Юлианом. И Кевин ведь сам пересел к нему на узкий диван, сам приобнял, чтобы рассказать еще одну байку, коих у него было много, и из числа тех, которые он еще не рассказывал. Дракслер был прекрасным слушателем с драгоценным даром кивать, ржать и материться в нужных местах, поэтому Кевин рассказывал все в красках и лицах, смеялся едва ли не громче и, чтобы удержать равновесие ткнулся лбом в плечо хохочущего Дракслера. Равновесие пошло к черту. Все дальнейшее Кевин старался не вспоминать, вычеркнуть из головы или хотя бы затолкать мысленно подальше. То, как все происходящее еще больше их развеселило, и они едва не грохнулись с диванчика вниз, вместо того, чтобы подняться обратно и сесть, как сидели. То, как Кевин, обрадованный предоставленной возможностью, от души обозвал Дракслера «грязным извращенцем», прибавив к этому еще парочку эпитетов. И то, как тот, вывернувшись из-под него, носком кроссовка нажал на небольшой выключатель у самой спинки дивана, погрузив чиллаут в полумрак. Молчания от Юлиана было не дождаться, для него все это было шуткой, или, по крайней мере, начиналось как шутка. Потому он по-прежнему нес какую-то чушь, пока Кевин, едва ли не протрезвевший в один миг, водил кончиком носа по его шее вниз и вверх, упиваясь неожиданно приятным запахом, силясь понять, почему его самого так «ведет», и осознать - от кого. Хуже всего было то, что Юлиан не сопротивлялся, только поерзал, укладываясь удобней, а сам Кевин, ошибочно считая, что тот хочет отстраниться, рукой придавил его плечо вниз. Кевин помнил, что рядом с ними слышались шаги, но, видимо, подошедший близко некто решил не мешать и не задавать лишних вопросов. - Ты что творишь, идиот? – Кевин, кажется, на всю жизнь запомнит то, каким тоном это было произнесено – не испуганно, не с отвращением, а совершенно противоположным: возможно, с точки зрения стороннего человека – почти нежным. С точки зрения самого Кевина – они были просто перебравшими идиотами. Дракслер больше. Дракслер, которого в ответ на ту реплику вжали в диван наверняка до боли, и который тут же потянул Кевина на себя – больше. И сейчас самого Кевина крутило в мыслях при воспоминаниях о том, что каждое его прикосновение к лицу Юлиана вызывало смутное желание делать это снова и снова, что Дракслер начал отвечать ему точно такими же прикосновениями, то, что в голову раз за разом приходил соблазн подмять под себя Дракслера здесь и сейчас и… что и – он не додумал в тот раз, потому, что в голове мгновенно срабатывал притупленный алкоголем, но все же живой здравый смысл. Правда, свести все в шутку тогда, когда это еще было возможно, он не сумел – Кевин помнил, что их прервал голос вернувшегося Гинтера. И собственное смущение, и незнание, куда смотреть и что говорить, чтобы выглядеть естественно в ситуации, при которой один нетрезвый человек, натыкается на своих нетрезвых товарищей, которые почему-то в темноте, но при виски - все это припоминалось прямо сейчас и только усугубляло состояние. Но тогда лишь темнота пропала с щелчком выключателя, а виски незамедлительно пошел в ход. Все, чего хотелось Кевину сейчас – понять для самого себя, что делать, если подобное намертво вшилось в память, и с этим даже к Ройсу не пойдешь. И что делать, если волей-неволей в голову приходила мысль: «а если бы их все-таки не прервали – что бы было тогда?». Раз за разом припоминая недавний новостной заголовок с фразой о том, что «ничего не изменилось – мы по-прежнему соперники», Кевин все больше убеждался в том, что этот заголовок – его шанс остаться на поверхности с трезвой головой, а не где-то глубоко, погребенным собственными умозаключениями и сквозь мысли тянущимся чувством того затаенного восторга. И он обязан был остаться так. Вот только чертов Юлиан Дракслер. Вот только чертово чувство вины.
Дорогой заказчик, автор просит прощения за то, что расчесал себе кинки и хэдканон, и сООСил все, что можно. Страсть как хотелось.
Внелимит.
Более всего на свете Кевин Гросскройц ненавидел чувствовать себя виноватым. Внушить ему это чувство дозволялось лишь двум людям во всем мире – его родителям. И иногда Ройсу. Всем остальным за попытки подобного Кевин, без лишних слов, бил в лицо.
Иногда – и Ройсу.
Но кому бить в лицо тогда, когда чувство вины испытываешь по отношению к самому себе, Кевин не знал. Чтобы заесть себя поедом ему хватило одного дня – первого после тех, праздничных, когда после эйфории от победы и угара празднования их всех разом выбросило обратно в привычную жизнь.
Можно было понять все, но не смысл запрета, данного самому себе, не возвращаться обратно в последний вечер, когда градус анархии повысился до предельной точки, а из «удобного для лучшего обзора» угла убралась последняя камера. Кевин помнил, что угол пустовал не долго, но кто там был – уже нет.
Зато он помнил, где был он сам. И даже – что сначала их было трое, но потом Гинтер неожиданно пропал, а Дракслер, наклоняющий бутылку виски к бокалу Кевина, только махнул свободной рукой: «Да пусть идет!». Кевин, все еще хохотавший после последней озвученной шутки, возражать не стал, бокал принял, позволил добросить туда кругляш подтаявшего льда и едва не разбил его, с силой чокаясь с Юлианом.
И Кевин ведь сам пересел к нему на узкий диван, сам приобнял, чтобы рассказать еще одну байку, коих у него было много, и из числа тех, которые он еще не рассказывал. Дракслер был прекрасным слушателем с драгоценным даром кивать, ржать и материться в нужных местах, поэтому Кевин рассказывал все в красках и лицах, смеялся едва ли не громче и, чтобы удержать равновесие ткнулся лбом в плечо хохочущего Дракслера.
Равновесие пошло к черту.
Все дальнейшее Кевин старался не вспоминать, вычеркнуть из головы или хотя бы затолкать мысленно подальше. То, как все происходящее еще больше их развеселило, и они едва не грохнулись с диванчика вниз, вместо того, чтобы подняться обратно и сесть, как сидели. То, как Кевин, обрадованный предоставленной возможностью, от души обозвал Дракслера «грязным извращенцем», прибавив к этому еще парочку эпитетов. И то, как тот, вывернувшись из-под него, носком кроссовка нажал на небольшой выключатель у самой спинки дивана, погрузив чиллаут в полумрак.
Молчания от Юлиана было не дождаться, для него все это было шуткой, или, по крайней мере, начиналось как шутка. Потому он по-прежнему нес какую-то чушь, пока Кевин, едва ли не протрезвевший в один миг, водил кончиком носа по его шее вниз и вверх, упиваясь неожиданно приятным запахом, силясь понять, почему его самого так «ведет», и осознать - от кого. Хуже всего было то, что Юлиан не сопротивлялся, только поерзал, укладываясь удобней, а сам Кевин, ошибочно считая, что тот хочет отстраниться, рукой придавил его плечо вниз.
Кевин помнил, что рядом с ними слышались шаги, но, видимо, подошедший близко некто решил не мешать и не задавать лишних вопросов.
- Ты что творишь, идиот? – Кевин, кажется, на всю жизнь запомнит то, каким тоном это было произнесено – не испуганно, не с отвращением, а совершенно противоположным: возможно, с точки зрения стороннего человека – почти нежным. С точки зрения самого Кевина – они были просто перебравшими идиотами. Дракслер больше.
Дракслер, которого в ответ на ту реплику вжали в диван наверняка до боли, и который тут же потянул Кевина на себя – больше.
И сейчас самого Кевина крутило в мыслях при воспоминаниях о том, что каждое его прикосновение к лицу Юлиана вызывало смутное желание делать это снова и снова, что Дракслер начал отвечать ему точно такими же прикосновениями, то, что в голову раз за разом приходил соблазн подмять под себя Дракслера здесь и сейчас и… что и – он не додумал в тот раз, потому, что в голове мгновенно срабатывал притупленный алкоголем, но все же живой здравый смысл. Правда, свести все в шутку тогда, когда это еще было возможно, он не сумел – Кевин помнил, что их прервал голос вернувшегося Гинтера. И собственное смущение, и незнание, куда смотреть и что говорить, чтобы выглядеть естественно в ситуации, при которой один нетрезвый человек, натыкается на своих нетрезвых товарищей, которые почему-то в темноте, но при виски - все это припоминалось прямо сейчас и только усугубляло состояние. Но тогда лишь темнота пропала с щелчком выключателя, а виски незамедлительно пошел в ход.
Все, чего хотелось Кевину сейчас – понять для самого себя, что делать, если подобное намертво вшилось в память, и с этим даже к Ройсу не пойдешь. И что делать, если волей-неволей в голову приходила мысль: «а если бы их все-таки не прервали – что бы было тогда?».
Раз за разом припоминая недавний новостной заголовок с фразой о том, что «ничего не изменилось – мы по-прежнему соперники», Кевин все больше убеждался в том, что этот заголовок – его шанс остаться на поверхности с трезвой головой, а не где-то глубоко, погребенным собственными умозаключениями и сквозь мысли тянущимся чувством того затаенного восторга. И он обязан был остаться так.
Вот только чертов Юлиан Дракслер.
Вот только чертово чувство вины.
дорогой автор
бедный Кевин, эк его
спасибо огромное, верю!
проснулась в три часа ночи, увидела исполнение, прочла, разрыдалась, ушла спать
с утра была уверена, что всё мне это приснилось - оказывается, нет
бедный, бедный Кевин
бедные мои филины, несчастные птичкипойду, ещё порыдаю и поотдираю с себя бегающие мурашки
спасибо, автор
это настолько потрясающе, что у меня нет слов
заказчик, естественно
oh, captain, дорогой заказчик, вы просто захывалили меня совсем )
возьмите любви!