Исполнение 1. Слегка внелимит, да и с юмором не очень получилось, уж простите.
Давида всегда много, и это аксиома. И принять ее нужно безоговорочно, как погоду за окном: не нравится – возьми зонт и смирись. - Доброе утро, доброе утро, доброе утро… - Давид считает своим долгом поздороваться с каждым лично, поэтому поток бесконечных «добрых утр» льется Тьяго, лениво разминающего ноги, прямо в ухо. Давид оказывается рядом с ним быстро, с «добрым утром», предназначавшимся лично Тьяго, и Силве приходит в голову подшутить. Вместо того чтобы уйти к Неймару, следующему в очереди приветствий, Давид оказывается в плотном кольце сжатых рук, а его ноги беспомощно болтаются в воздухе. Луис, естественно, вопит – ему больно пережали предплечья и ребра, - но даже это звучит забавно. Тьяго отпускает его – все равно ж вернется уже через минут пять. Они обычно разминаются рядом и это всегда весело… - ДОЛБАНАЯ ЖАРА! – раздается над ухом очень громкое и внезапное, отчего Силва вздрагивает. Хотя нет, не всегда.
Еще Давид поет, танцует, обнимается и матерится – чаще всего все это он делает одновременно. Силва замечает за собой только одно – он отвыкает от этого и привыкает заново одинаково быстро. - …Белиссимо! Знаешь, так итальянцы говорят – «белиссимо!», - Луис внезапно оказывается рядом и, оказывается, он что-то говорил все это время. Силва позволяет ему перекинуть руку через свою шею и это даже не объятие – Давид просто повисает на нем, продолжая жестикулировать в такт словам и повторять это свое «белиссимо». Тьяго понятия не имеет, о чем он, а о чем итальянцы, да и не важно.
- Стой. А вот это уже ритуал. Или традиция. Или высшее предназначение, ради которого этот ходячий кусок позитива вообще появился на свет и стал футболистом. Когда чужая ладонь мягко ложится ему на лоб, Тьяго закрывает глаза. «Господь - Пастырь мой, я ни в чем не буду нуждаться…», - слышит он едва произносимое одними губами. Бог держит Давида, Давид пытается держать всех, кто вокруг него. Для самого Тьяго это не менее важно, и именно поэтому он «держится» в ответ.
- Мы теперь будем играть в одном клубе! Ты рад? Скажи мне это! – Давид лежит на соседнем коврике и, в перерывах между отжиманиями, задает неудобные вопросы. – Смотри мне в глаза! Еще у него волосы выбились из-под повязки и растрепались совсем, отчего лица почти не видно. Тьяго протягивает руку, оставаясь стоять на другой, и убирает со лба Луиса влажные от пота пряди. - Смотрю тебе в глаза, - говорит он с улыбкой. Давид мгновенно скашивает зрачки к переносице. Собственный хохот не мешает Тьяго громко в голове произнести уверенное: «Конечно».
Слегка внелимит, да и с юмором не очень получилось, уж простите.
Давида всегда много, и это аксиома. И принять ее нужно безоговорочно, как погоду за окном: не нравится – возьми зонт и смирись.
- Доброе утро, доброе утро, доброе утро… - Давид считает своим долгом поздороваться с каждым лично, поэтому поток бесконечных «добрых утр» льется Тьяго, лениво разминающего ноги, прямо в ухо. Давид оказывается рядом с ним быстро, с «добрым утром», предназначавшимся лично Тьяго, и Силве приходит в голову подшутить. Вместо того чтобы уйти к Неймару, следующему в очереди приветствий, Давид оказывается в плотном кольце сжатых рук, а его ноги беспомощно болтаются в воздухе. Луис, естественно, вопит – ему больно пережали предплечья и ребра, - но даже это звучит забавно. Тьяго отпускает его – все равно ж вернется уже через минут пять. Они обычно разминаются рядом и это всегда весело…
- ДОЛБАНАЯ ЖАРА! – раздается над ухом очень громкое и внезапное, отчего Силва вздрагивает.
Хотя нет, не всегда.
Еще Давид поет, танцует, обнимается и матерится – чаще всего все это он делает одновременно. Силва замечает за собой только одно – он отвыкает от этого и привыкает заново одинаково быстро.
- …Белиссимо! Знаешь, так итальянцы говорят – «белиссимо!», - Луис внезапно оказывается рядом и, оказывается, он что-то говорил все это время. Силва позволяет ему перекинуть руку через свою шею и это даже не объятие – Давид просто повисает на нем, продолжая жестикулировать в такт словам и повторять это свое «белиссимо».
Тьяго понятия не имеет, о чем он, а о чем итальянцы, да и не важно.
- Стой.
А вот это уже ритуал. Или традиция. Или высшее предназначение, ради которого этот ходячий кусок позитива вообще появился на свет и стал футболистом.
Когда чужая ладонь мягко ложится ему на лоб, Тьяго закрывает глаза.
«Господь - Пастырь мой, я ни в чем не буду нуждаться…», - слышит он едва произносимое одними губами.
Бог держит Давида, Давид пытается держать всех, кто вокруг него.
Для самого Тьяго это не менее важно, и именно поэтому он «держится» в ответ.
- Мы теперь будем играть в одном клубе! Ты рад? Скажи мне это! – Давид лежит на соседнем коврике и, в перерывах между отжиманиями, задает неудобные вопросы. – Смотри мне в глаза!
Еще у него волосы выбились из-под повязки и растрепались совсем, отчего лица почти не видно.
Тьяго протягивает руку, оставаясь стоять на другой, и убирает со лба Луиса влажные от пота пряди.
- Смотрю тебе в глаза, - говорит он с улыбкой.
Давид мгновенно скашивает зрачки к переносице.
Собственный хохот не мешает Тьяго громко в голове произнести уверенное: «Конечно».
даже слов нет
не з.
Вы меня обрадовали очень-очень, спасибо! У меня довольная улыбка во все лицо сейчас.
счастливый з.